Аришкина война
Автор – Резник Марина
Памяти наших бабушек и прабабушек посвящается...
Корову подоила в пять. В самом начале шестого выгнала в стадо, которое тут же растворилось в молочном тумане, закрывшем берег реки. За туманом раскатывались волнами взрывы. Она тревожно смотрела на мужа, который точил косу; ничего не спрашивала. Она всегда молчала, казалось даже, что не было у нее ни мыслей своих, ни слов, настолько привыкла слушать самого. Ее так и звали в деревне – не по отчеству, ни по фамилии – Аришка Штычкова. Штычок было деревенское прозвище мужа, бойкого и острого на язык. Он и хозяйство вел огромное, и бондарничал отменно, и корзины плел… Еще на первой мировой выучился ее Иван Васильевич парикмахерскому умению, и вечерами к нему приходили стричься деревенские мужики, с которыми он, неугомонный, проводил «политинформации». Штычка уважали и побаивались – за словом в карман не лазил, обиды хоть и не помнил долго, но говорил все всегда в глаза.
Разрывы за рекой слились в сплошной гул. Обтерев косу травой, муж вздохнул и сказал с горькой тоскою: «Канонада совсем близко, а ведь месяца еще нет, как немец границу перешел. Вот прет, видно, к Вязьме уже подошел». Она поливала водой из ковша ему на плечи, на голову, а сама все смотрела за реку, и чувствовала, что внутри ее рождается ноющая боль, и тревога заполняет душу. Взяв приготовленный ею узелок с едой, муж отправился на станцию, где работал путевым обходчиком. Она никогда не провожала его. А тут все не могла уйти в хату – смотрела на дорогу, пока не скрылся он за поворотом. Много годков этой дороге… По ней и в храм ходили с Иваном венчаться, и на ярмарку ездили, и на базар. Сколько ж людей по ней прошло изо всех деревень, что как бусы на нитку на эту старинную дорогу нанизаны?
Очнулась. Не вошла в дом, а вбежала – упала на колени перед иконою Николая чудотворца: «Господи, помоги, помоги, спаси, сохрани». Долго молилась за мужа, которого не должны бы были забрать на войну по возрасту, молилась за трех своих девочек. Потом тяжело поднялась; внутри вроде утихло, разбудила старшую, которой было тринадцать, наказала, чтобы покормила младших, встретила и подоила корову в обед, чтобы вечером загнали скотину… Туман ушел, засветлело прозрачное утро. В колхозе начинался покос. Уходила на весь день.
О том, что мужа забрали, узнала вечером от соседа, работавшего там же на станции. А утром был обыск в их избе. Молодой военный в новенькой форме, кривясь, записал в протоколе, что в доме нет ни одной книги и ни одной газеты, а потом зачитал постановление об аресте: «Абрамов Иван Васильевич, обвиняется по статье 58-й «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти»: находясь на работе он восхвалял немецкие военные силы, рассказывал о том, как быстро и умело немецкие войска продвигаются по территории нашей страны …»
В глазах у Аришки потемнело, она поняла, что их утренний разговор муж продолжил на работе. Закричала, упала на пол, поползла к военному, ей казалось, что сможет все объяснить…
Долго она не могла спать ночами, прислушивалась к ноющей боли в груди, вглядывалась в темное перекрестье рам на фоне серых окон, все ждала от мужа весточку. Ей хотелось выплакаться у кого-то на плече, рассказать о своем страшном горе, выплеснуть свою боль. Но из родни был у нее только старший брат Василий, который жил в соседней деревне. Мать их умерла, когда Иринке было три года. Сколько себя помнит – жила в работницах, там хозяйка называла ее Аришкой. У брата своя семья и четверо детей, поэтому пришел Василий за лето два раза; помог дров на зиму наготовить, рассказал, что пятьдесят восьмая – статья расстрельная. После разговора с братом отчаяние ее сменилось глухой тоской, которая заменила ей все чувства и ощущения.
Подошел август. В колхозе шла жатва. Работали в поле до ночи. В сентябре убирали картошку. После сентября работы стало меньше, и собрали в колхозе собрание. В центре деревни стоял вынесенный из сельсовета стол, накрытый кумачом. Сидящие за ним активисты вынесли требование: Аришку Штычкову всех трудодней лишить и из колхоза изгнать, как жену врага народа, выслать ее в Сибирь вместе с детьми. Потом дали ей слово. Встала Аришка на колени перед деревней, заплакала, ничего не смогла сказать, только просила пожалеть детей. Приняли решение: в деревне оставить с условием, что работать будет без трудодней. На благо фронта.
В октябре немцы уже заняли Калугу. Потом и в их деревню въехала колонна мотоциклистов. Все в касках, в рубашках с закатанными рукавами и автоматами на груди.
Слушая рассказы о том, что немцы забирают все до нитки, ночью она закопала на огороде довоенный подарок мужа – швейную машинку, два отреза ткани и икону.
Первым к ней в хату пришел немец, толстый, некрасивый, он подыскивал жилье для офицера. С ним был переводчик, русский. Спросили, где воюет муж. Аришка показала четыре скрещенных пальца. «Политический?» – уточнил переводчик. Она закивала. Офицер заселился, часто рассказывал, что в Германии у него остались трое детей; однако Аришкиных дочек не жалел: старшая с ней вместе стирала, а маленькие чистили ему сапоги. С началом морозов переводчик отобрал у нее валенки. Немцы любили повторять: «Москау капут». Аришка же говорила про себя: «Вам Москвы не видать, как своих ушей».
У соседей разместили более десяти солдат, соседка хвасталась, что готовит им и кормится сама. Аришкиных же детей спасала корова. Немцы забирали молоко, но разрешали выпить девочкам по стакану.
Однажды вечером пришел дед от соседей, рассказал, что упало стоявшее у стены ружье одного из солдат, и выстрелом убита его дочь…Аришка поняла, что трехмесячный Толик остался сиротой. Молча, оделась, пошла и забрала мальчика.
Под Новый год немцы стали спешно уходить. По улице ехала грузовая машина и останавливалась возле каждого двора. Из кабины выпрыгивал офицер – ее постоялец, а из кузова – солдаты с канистрами бензина. Офицер показывал, куда лить, солдаты поджигали и ехали дальше. Хаты у всех были под соломой, горели как свечки. Аришка смогла вывести корову.
Во время боя за деревню спасались в погребе, где их было шестеро: Аришка, девочки, Толик и сосед. Толик постоянно кричал. Несколько раз она приподнимала крышку погреба, и тут же в доски впивались пули. Аришка просила: «Дедушка, вы же старый, выберетесь, принесите воды. Мне нельзя выходить, меня убьют – кому эти четверо нужны?» Дед молчал, отворачивался, вжимался в стену погреба, или плакал, причитывая: «Я не хочу умирать».
Ночью к погребу пришла корова, кричала. Аришка вылезла и ползком добралась до пепелища, нашла крынку, завела корову в кусты, подоила. Потом, обдирая в кровь руки, ломала сосновые ветки, чтобы накормить ее. Кормила и уговаривала: «Уходи в лес, может, не убьют».
К рассвету снова начали стрелять. В погребе было невыносимо душно. Дети поочередно плакали, дед кашлял и стонал. Приподняв крышку, она нагребала ладонями снег, ссыпала его в бутылочку и держала ее под мышкой или на животе. Этой водичкой поила всех.
Вечером в крышку погреба постучали. Омертвев, Аришка приподняла створку, ожидая, что там немец, и сейчас он бросит гранату. На снегу в белом масхалате лежал русский солдат. «Деревню вашу мы почти отбили, немного у леса еще фрицев осталось», – доложил он бодро, почти весело. Дед, прямо по Аришкиной спине выскочил из погреба, стал кричать, что у него убили дочь, что он рад возвращению советских войск… Звука выстрела Аришка не слышала, просто дед вдруг охнул, взмахнул руками и упал рядом с лыжником в белом. «Эх, отец, куда ж тебя вынесло», – успел только сказать тот… Потом резко ткнулся лицом в снег и застонал. Поняв, что солдата ранило, Аришка схватила его за плечи и стала втаскивать в погреб. Дрожали руки, ноги сделались ватными и подкашивались, сил не хватало. Он вдруг резко отдернулся, сел, освободился от лыж, потом сам начал спускаться в погреб. Она обрадовалась, подумала, что ошиблась, что он не ранен. Когда же солдат сел на пол и разогнулся, увидела, что белый маскировочный халат на животе пропитан кровью. Закричал Толик, заплакали девочки, Он поморщился, попросил воды, выпил глоток, закрыл глаза. Лицо его серело, приобретая неприятный землянистый оттенок.
Аришка взяла Толика на руки, распахнула телогрейку, прижала к груди, стала баюкать; забылась в тревожной полудреме. Тоска, которая не отпускала ее ни днем, ни ночью, сейчас окончательно скрутила, выворачивала наизнанку, подбрасывала навязчивые мысли. Раненый попросил: «Наши ребята в лесу, сообщи им». Она не ответила. Передала Толика старшей дочери, поцеловала детей, поднялась.
Осторожно выглянула из – под крышки. Темнота, хоть глаз выколи. Колючий, морозный воздух коснулся ее разгорячённого лица; взглянула на лежащего деда – стало жутко, аж мурашки по коже. Вставать во весь рост она боялась, поэтому к лесу поползла.
На краю леса днем, где днем был бой, лежали мертвые: немцы или наши, она не видела. Ползла, не сворачивая, чтобы быстрее укрыться за заснеженными кустами. Пронзительный скрип лыж отозвался в ее сердце звуком радости. Наши! Там! За деревьями! Вдруг услышала немецкую речь, обмерла, прижалась к покойнику… Потом раздалась автоматная очередь, крики, снова выстрелы, шум… Вжавшись в снег, и, сдвигаясь с места буквально на несколько сантиметров, она подалась вперед, подняла голову. Перед ней стоял лыжник. Крик ужаса вырвался из ее груди! «Не ори, дуреха!» – прошептал он и протянул ей руку. Аришка схватилась за нее, громко и безутешно заплакала.
Проваливаясь в снег, она бежала, падала, вставала, снова пыталась бежать, показывая рукой на чернеющее вдали пятно. Лыжники дошли до погреба быстрее; когда она добралась, они уже двинулись навстречу, неся раненого. Он дотронулся до нее, прошептал: «Как зовут тебя, спасительница?». Она ответила: «Ирина». Кто – то из парней крепко обнял Аришку, прижал к себе: «Спасибо тебе, сестра, за нашего командира».
Над деревней уже поднимался поздний зимний рассвет.
Погорельцы до конца войны ютились у тех, кто уцелел. Толика забрала сестра его погибшей матери. Все страшно бедовали.
Про Аришку, словно, забыли. Она выстроила землянку. Слепила печку. Дрова сгорели вместе с домом, поэтому приходилась ломать прутья и кусты по берегу реки, собирать сучья в лесу. Младшие дочки все время просили есть, плакали. Даже не плакали, а тихонько скулили. Из горелой картошки и черных зерен Аришка толкла «тесто», на железном листе пекла детям сомнительно съедобные лепешки. Ночью ходила рубить мясо убитых мертвых лошадей, варила, кормила детей, а сама есть не могла. Крадучись, по пепелищам, собирала солому, чтобы накормить корову. С коровой она часто разговаривала, благодарила ее, обнимала, вдыхая молочный запах, напоминавший о том, что когда – то войны не было. Воспоминания о довоенном времени почти разрывали сердце.
Она не считала чисел и месяцев, война для нее была страшным бесконечным днем, начавшимся, когда забрали мужа. «Господи,– шептала она, крестясь, – не оставь Ваню, не оставь моих девочек. Вся жизнь моя в них, Господи. Убереги!..»
Потом про нее вспомнили – выписали наряд на труд в колхозе. Фронт прошел зимой, поэтому весна началась со страшной и непривычной работы в поле – закапывали трупы.
Аришка была в поле с утра до вечера: пахала на коровах, сеяла руками, боронила граблями, таскала сено, впрягаясь в воз. На сон уходило два часа в сутки, а все остальное время шло на работу. Девочки ее пололи огороды у всех в деревне, а вырванную траву уносили с собой, чтобы сушить на зиму корове. Есть было нечего. Собирали кислицу, щавель, в каске варили суп из лебеды. Иногда удавалось корзинкой наловить мальков в речке.
С началом войны исчезло мыло, дети покрылись коростой, свирепствовали вши. Среднюю девочку свезли в больницу с тифом. Там детям «врага народа» не был положен даже суп из отрубей. Спасла ее санитарка, отдавая свой паек; старшая дочь ходила «побиралась» по людям… Бессонные ночи тянули жизненные соки. С каждым днем работать становилось все тяжелее. Аришка уже и плакать не могла. Только искусанные в кровь губы выдавали её душевное состояние.
Колхоз осенью за работу дал ей сапоги и фуфайку. Она была рада, потому что уже в начале 1943 года заработала школа, куда ее девочки стали ходить по очереди – в тех самых сапогах.
Наши, наконец, погнали немца. Из репродуктора гремела по утрам песня: «Вставай страна огромная», от которой у Аришки, казалось, шевелились волосы, холодело сердце, потом вспыхивало, и ей хотелось сделать что – то, и, если нужно – умереть за свою деревню. Она не обижалась на власть, говоря себе, что ее с девочками простят, что время сейчас неспокойное. Только вот соседа своего обходила. Сосед, работавший с Иваном на станции, тоже притих, жил с оглядкой. Теперь уже все в деревне знали, что донос написал он.
Страшные сводки Совинформбюро сменились на более спокойные. Положение на фронте стало улучшаться, но похоронки все шли и шли. Душераздирающие крики доносились то из одного, то из другого дома.
В мае 44 года дождь лил не переставая. Тучи опустились низко над землей, и крупные дождевые капли, щедро поливали кусты, низко опустившие свои ветви к самой земле, пригорки с пожухлой травой на вершинках, пыльную дорогу, в один миг ставшую грязной и непроходимой. Весна наступала. Деревню облетела весть, что Аришке своей Штычок прислал письмо из лагеря с содового завода в Кулундинской степи. Пока до нее письмо дошло, вся деревня его прочитала. Аришка плакала все время, пока девочки писали ответ. Ночью молилась о возвращении мужа, о победе над немцами, о том времени, когда все смогут досыта поесть. А до Победы был еще целый год…
Трое детей, бесконечный изнуряющий труд, тревожное ожидание вестей… С этим ожиданием Аришка пережила войну.
Майским утром, как обычно, привязала корову у берега. Над заречным лесом только – только обозначалась розовая полоска утренней зорьки, негустой туман стоял над водой… Проснулась природа. Шла в рост трава, деревья гнали сок, не смокали стосковавшиеся по Родине птицы.
Все верило, радовалось и хотело жить…
Муж вернулся в 1947 году. Был полностью реабилитирован. Он изменился: постарел лицом, но окреп духом. Она знала, что вместе они все выдержат.
В 1952 году Абрамовой Ирине Ефимовне была вручена Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.»
Начало Великой отечественной войны (Архив НКВД) Запрещен к показу на ТВ
Сборник хроники Великой Отечественной войны
Более подробную и разнообразную информацию о событиях, происходящих в России, на Украине и в других странах нашей прекрасной планеты, можно получить на Интернет-Конференциях, постоянно проводящихся на сайте «Ключи познания». Все Конференции – открытые и совершенно безплатные. Приглашаем всех просыпающихся и интересующихся…
